Таргетная терапия рака: инновационные препараты попадают точно в цель

Таргетная терапия рака:
инновационные препараты попадают точно в цель

О прорывных технологиях, направленных на исследование и лечение рака, в своем интервью рассказал директор Общества онкологов-химиотерапевтов (RUSSCO) и Бюро по изучению рака почки, член международного совета Ассоциации по борьбе с раком почки, советник по науке ООО «ОнкоМакс» Илья Валерьевич Тимофеев.

 

- Можно ли в наши дни утверждать, что рак излечим? Или же успеха в лечении можно добиться лишь при терапии ранних стадий заболевания?

– В настоящее время в мире произошел настоящий прорыв в лекарственном лечении онкологических заболеваний. Многие международные научные исследования подтверждают: рак – это излечимая и контролируемая болезнь. Это позволило реально влиять на продолжительность жизни пациентов. Приведу в качестве примера ситуацию с метастатическим раком почки: если раньше продолжительность жизни больных была 4–6 месяцев, то сейчас она составляет 40 месяцев и больше благодаря появлению новых препаратов. Но, к сожалению, пока среди населения нашей страны преобладает негативная информация – зачастую все еще считается, что рак – это приговор.

 

– Какие сейчас существуют инновационные направления в онкологии?

– Раньше все терапевтическое лечение базировалось на трех составляющих. Первая – химиотерапия, когда применяется химический агент, который разрушает опухолевую клетку. Второе – гормонотерапия. Доказано, что некоторые опухоли (в частности, рак молочной железы) имеют определенные рецепторы. Если их блокировать или стимулировать, то рак прекращает развиваться. Третье – иммунотерапия. В настоящее время выяснилось, что когда мы используем этот метод, то развивается противоопухолевый иммунный ответ, направленный против опухоли.

Необходимо также отметить, что недавно появилась таргетная терапия, которая буквально произвела революцию в онкологии. Суть этого метода терапии в том, что на опухолевую клетку целенаправленно воздействуют при помощи определенных агентов. В общих чертах это можно объяснить так: на опухолевой клетке есть рецептор, который связывается с определенным фактором в крови, что приводит к распространению сигнала внутри клетки и к ее делению. Мы блокируем этот рецептор, то есть обеспечиваем точное, целенаправленное или, как сейчас говорят, адресное подведение лекарственного препарата в соответствии с определенным механизмом, который играет важнейшую роль в развитии опухолевой клетки. Блокируя связывание фактора в крови и рецептора в опухоли, мы останавливаем механизм проведения сигнала в клетку. В результате этого клетка не делится.

И если раньше рак почки считался одной нозологической единицей, то теперь о нем говорят как о многообразном заболевании в зависимости от имеющихся молекулярных, гистологических подтипов. Сейчас мы находимся на этапе, когда для проведения таргетной терапии группируем пациентов (исходя из молекулярно-генетических особенностей их организма). Пока еще (как это регламентируется в персонифицированной медицине) отдельно для каждого пациента лечение не разрабатывается. Имеется набор определенных мишеней для рака молочной железы или рака легкого – например, рецепторы эпидермального фактора роста. Если у пациента есть этот рецептор, то при составлении схемы лечения врач должен назначить ингибитор именно этого рецептора.

 

– Может ли применить такой авангардный метод обычный российский врач, который работает в онкодиспансере?

– Несомненно. При раке молочной железы результаты исследования уже применяются на практике. В каждом учреждении есть своя лаборатория, которая может искать специфические рецепторы (например, HER2). В рамках проводимой программы любой врач может рутинно найти эту мутацию.

У нашего Общества онкологов-химиотерапевтов (RUSSCO) есть программа молекулярно-генетической диагностики, охватывающая еще 2 направления: рак легкого и колоректальный рак (уже открыты мишени). Если у онколога из какого-либо региона РФ появился такой пациент, он может через сайт cancergenome.ru направить к нам на исследование материал (ткань опухоли легкого или толстой кишки). Для этого нужно зайти на сайт и подать заявку. В течение 24 часов с ним связывается служба логистики, забирает этот материал и доставляет в одну из централизованных клиник. Сайт создан в рамках проекта «Совершенствование системы молекулярно-генетической диагностики онкологических заболеваний в РФ». Проект предоставляет возможность врачу-онкологу из любого региона России на безвозмездной основе определить молекулярно-генетические изменения в опухоли.

– Позволяют ли существующие стандарты лечения назначить на местах адекватную терапию этим больным?

– Да. Все необходимые препараты в России уже зарегистрированы. В частности, если мы говорим о лечении распространенного немелкоклеточного рака легкого (НМРЛ), то это препараты Иресса® (гефитиниб), Ксалкори® (кризотиниб). Если Ирессу назначать в общей группе пациентов без оценки мутаций, то эффективность препарата составит 10–30%. Если мы выбираем ту группу, где есть соответствующая мишень (мутация рецепторов эпидермального фактора роста), то эффективность возрастает до 60%. Это и есть таргетная терапия. Сейчас мы находимся на том этапе, когда работа проводится с группами больных, но я уверен, что будущее за персонифицированной медициной.

Раньше было так: условно препарат А применялся для лечения рака молочной железы, а препарат Б – для рака почки. Сейчас препарат А может действовать как при раке молочной железы, так и при колоректальном раке. Главное, чтобы была найдена мишень, воздействуя на которую можно блокировать опухолевую клетку. Надеюсь, что в самое ближайшее время мы сможем выбирать уже не группы пациентов, а разрабатывать лечение под конкретного больного.

Нельзя сказать, что Россия в этом большом и важном деле стоит особняком. Мы тоже вносим в мировую науку свой вклад. Но пока все проекты находятся на стадии стартапов. В частности, работа Бюро по изучению рака почки совместно с РОНЦ им. Н.Н. Блохина вошла в геном-атлас (главный атлас, в котором представлены различные мишени, вошедшие в копилку мировой науки).

 

– В том, что касается науки, Россия уверенно шагает вперед. А как обстоит дело с применением научных разработок на практике?

– Если говорить о лечении рака почки, то у нас зарегистрированы все те же препараты, что и в Америке. Другой вопрос – их более высокая цена и неудовлетворительное лекарственное обеспечение. Один цикл лечения рака почки таргетным препаратом стоит 200 тысяч рублей. Таким образом, цена таргетных препаратов на порядок выше, чем стоимость химиотерапии. Почему они такие дорогие? При их применении охватывается более узкая популяция пациентов. А химиотерапию мы можем назначать всем. Соответственно, рынок для реализации этих препаратов гораздо больший. Для таргетных препаратов рынок сужается в зависимости от процента выявления этих мутаций, рецепторов мишени. Например, рак легкого с ALK-мутацией составляет 5% всей популяции. Чтобы провести исследование, компании нужно было сначала выявить эту популяцию и затратить огромные суммы на ее изучение. Поэтому в дальнейшем приходится окупать расходы высокими ценами на продукцию.

 

– Наше государство сейчас поддерживает разработку инновационных препаратов. Это должно в дальнейшем уменьшить их стоимость?

– Сейчас в стране произошли глобальные изменения. О своем проекте я рассказал на тематической конференции, где присутствовали представители венчурного фонда Maxwell Biotech. Они услышали этот доклад, обратились ко мне за разработкой и предложили сотрудничество. Затем обратились в ОАО «РВК» и фонд «Сколково» для получения финансирования из этих источников. Закрытые эксперты его оценили, он был им интересен. После этого нам был выделен грант, за счет которого мы сейчас и реализуем проект.

В итоге цена разрабатываемых в России препаратов существенно ниже, чем произведенных за рубежом. Это достигается тем, что государство через венчурные компании выделяет деньги, уменьшая затраты самой компании на разработку, что сказывается на цене. И, кроме того, клинические исследования проводить в России дешевле, что также влияет на цену. Конечный результат – хороший препарат. И он ничуть не хуже импортного. Ведь это не какой-то аналог, а инновационное средство, признанное и за рубежом, но с доступной ценой для населения нашей страны.

 

– На каком этапе находится ваш проект сейчас? Как он будет развиваться в дальнейшем?

– Мы занимаемся разработкой моноклонального антитела. Это еще один класс таргетных препаратов. Поясню: существуют химически синтезированные низкомолекулярные таргетные препараты, которые ингибируют несколько рецепторов, а есть высокоспецифичные биологические моноклональные антитела, которые избирательно связываются только со своей мишенью, с одним конкретным рецептором. На рынке уже есть несколько таких препаратов, используемых при других нозологиях. Например, есть моноклональные антитела против фактора роста эндотелия сосудов, например Авастин® (бевацизумаб), применяемый у пациентов с метастатическим колоректальным раком.

Мы же разрабатываем антитело против рецептора фактора роста фибробластов. Мы впервые описали роль этого рецептора в патогенезе рака почки и показали, что если его блокировать моноклональным антителом, то опухоль не развивается, а сокращается. Соответственно, новизна проекта – это первое гуманизированное антитело, действующее против этого рецептора. В различных лабораториях мира тоже изучают этот рецептор. На данном этапе антитело обозначается как OM-RCA-01, но в скором времени у него появится название.

 

– Защищены ли каким-то образом ваши авторские права на данную разработку?

– Да, конечно. И не только в России. В июле 2013 года мы получили американский патент, чем могут похвастаться далеко не все российские компании. Это доказывает новизну проекта. Сейчас мы ожидаем получение европейского патента, в Европе этот процесс – более долгий. В настоящее время мы находимся на стадии входа в клинические исследования не только в России, но и за рубежом. Ряд доклинических исследований уже был проведен.

 

– Как вы набираете людей, которые сотрудничают с вами и готовы начать прием этого препарата?

– Пока мы не набираем людей. Сейчас мы в стадии наработки антитела для клинических исследований. Это антитело, которое получают биологическим путем, для этого надо создать специальный клеточный банк. По нашему проекту он сейчас создается в США. В России пока нет таких возможностей. Этот клеточный банк должен в большом объеме нарабатывать необходимое нам антитело. Процесс, как правило, занимает 1–2 года.

 

– Где находится лаборатория, в которой вы проводите свои исследования? С какими клиниками в России вы взаимодействуете?

– Собственной лаборатории у нас нет, но сейчас многие компании работают на условиях аутсорсинга на базах лабораторий, которые созданы именно для того, чтобы реализовывать проекты других компаний. Мы взаимодействуем с большим количеством лабораторий. В России это лаборатория биомаркеров и ангиогенеза РОНЦ им. Н.Н. Блохина РАМН. Это новая площадка, но там работают специалисты международного уровня с большим опытом. Также мы работаем с Институтом генетики. За рубежом мы успешно сотрудничаем с многонациональной биотехнологической компанией PX’Therapeutics (Франция), специалисты которой имеют огромный опыт работы с моноклональными антителами. Также мы работаем со всемирно известной международной лабораторией по доклиническим исследованиям Charles River (США).

Такая практика позволяет нам разделить свои риски. Если бы мы получали информацию только от одной лаборатории, то данные не были бы объективными. А сотрудничество с несколькими партнерами позволяет сопоставлять полученную информацию и накапливать соответствующий опыт. К сведению: исходя из нашей практики, данные, которые поступают из отечественных лабораторий, абсолютно не уступают по качеству данным, полученным на зарубежных площадках.

 

– Какую пользу вам приносит участие в международных конференциях? Будете ли вы участвовать в форуме «Открытые инновации», который пройдет в Москве с 31 октября по 2 ноября этого года? Если да, то о чем вы хотите там рассказать?

– Так как мы ведем исследовательскую деятельность в масштабах международного медицинского сообщества, для нас важно представлять полученные данные на мероприятиях самого высокого уровня. Если мы говорим об онкологии, то мероприятием такого уровня считается ежегодный конгресс Американской ассоциации по изучению рака (AACR), где регулярно бывают представлены фундаментальные данные, а клинические данные и некоторые фундаментальные исследования – на конгрессе Американского общества клинической онкологии (ASCO). Мероприятие проводится на территории США. ASCO – это самый большой конгресс, на который съезжается порядка 50 тысяч человек со всего мира. Мы можем гордиться, что наши работы были отобраны для того, чтобы доложить о них на этих конгрессах. Попасть туда с докладом очень сложно. По результатам ASCO затем создается топ-10 наиболее читаемых работ. В прошлом году мы были на 3-й позиции,  что очень почетно. Сейчас мы также представляем наши работы.

Кроме того, недавно меня пригласили на Европейский симпозиум по урологическим опухолям. Это крупное событие, которое проводится различными европейскими сообществами урологов, онкологов, радиологов.

Выступать с докладами на российских мероприятиях для нас не менее важно. Условно мы разделяем их на два направления. Первое – это инновационные мероприятия, к которым относится форум «Открытые инновации». Там я планирую выступить с докладом и изложить самые последние данные, касающиеся проводимых нами доклинических исследований. На такого рода мероприятиях бывают не только врачи, но и представители бизнеса, государственных структур.

Второе направление важных для нас мероприятий – чисто врачебные. Это Съезд онкологов, состоявшийся в Санкт-Петербурге 11–13 сентября текущего года (он проводится один раз в 6 лет), ежегодный Российский онкологический конгресс, который пройдет в этом году 12–14 ноября в Москве.

 

– Какие у руководства компании «ОнкоМакс» перспективные планы?

– Предполагается, что после разработки препарата компания будет производить его в России. Если раньше производственных мощностей, позволяющих осуществлять выпуск препаратов такого рода, не было, то сейчас они успешно развиваются. Есть специальные бизнес-инкубаторы, где создаются идеальные условия для создания биологических препаратов (в частности, моноклональных антител). Теперь многие западные компании локализуют свое производство в России. И некоторые российские компании, например, «Биокад», осуществляют большое производство моноклональных антител, как правило, биоаналогов.

На данном этапе для нас самым важным является оценка токсичности и эффективности антитела OM-RCA-01 в клинических исследованиях.